Про рождение Ребе Раяца рассказывала его мать, ребецн Штерна-Сара:
– Прошло несколько лет с нашей свадьбы, а у меня все еще не было детей. Это очень травмировало меня. Я была очень молода и находилась далеко от дома своих родителей.
Однажды в Симхат-Тора, во время “Кидуша”, который происходил дома у моего свекра, Ребе Маѓараша, сделали “Мишеберах” (т. е. произнесли молитву за здоровье) всех женщин и девушек “Дома ребе”, но почему-то забыли про меня и меня не благословили. Само собой разумеется, я очень расстроилась. И, несмотря на то, что позже благословили и меня, горечь осталась в моем сердце. Я ушла к себе в комнату и стала думать о том, что у меня до сих пор нет детей, о своем одиночестве, об этой истории с “Мишеберах”, и стала плакать. Так в слезах я и задремала, и мне приснился сон.
И, вот, вижу я во сне внушительной наружности человека, который входит в мою комнату и обращается ко мне: “Дочь моя, почему ты плачешь?”. И я рассказала этому человеку обо всем, что было в моем сердце. Сказал этот человек: “Не плачь, дочь моя! Обещаю тебе, что в этом году родится у тебя сын, но, – поставил условие, – сразу после праздника из своих личных денег раздай на цдаку восемнадцать рублей”.
Закончив говорить, тот человек вышел из комнаты и исчез. Через несколько минут он вернулся в сопровождении еще двоих. Он повторил перед ними поставленное мне условие, и (пришедшие с ним) с ним согласились. Все трое благословили меня и вышли из моей комнаты.
Через несколько часов вернулся муж мой, Ребе Шолом-Дов-Бер, в радости и хорошем расположении сердца (…). Я рассказала ему о сне, (который видела,) и муж поспешил к своему отцу и пересказал ему этот сон (…). Свекор вызвал меня и попросил рассказать ему сон во всех подробностях. Когда я закончила рассказ, свекор мой, Ребе Маѓараш, сказал мне: “Первый, посетивший тебя, был Ребе Цемах-Цедек, а двое других – Ребе Ѓаэмцаи и Алтер Ребе”.
После праздника я должна была выполнить (поставленное мне во сне) условие. Но откуда взять мне “восемнадцать рублей моих личных денег”? У меня было платье, сшитое по последней моде тех дней, которое свекор мой не хотел, чтобы я надевала. Я позвала одну женщину, занимавшуюся нуждами общины, и попросила ее продать это платье. Из вырученных за платье денег я отделила восемнадцать рублей на цдаку. В том же году у меня родился сын, Ребе Раяц, – закончила свой рассказ ребецн Штерна-Сара.
12-го тамуза 5655 (1895) года Ребе Шолом-Дов-Бер вводит своего сына, Ребе Раяца, в занятия общими вопросами и назначает его своим секретарем. Пишет Ребе Раяц:
В четверг 12-го тамуза, в день, когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец взял меня на святую могилу его отца, ребе Маѓараша, и деда его, Ребе Цемах-Цедака. Когда мы достигли святого оѓеля (склепа над могилой) и вошли в синагогу, расположенную перед ним, отец открыл арон ѓакодеш и произнес:
– Сегодня я привожу своего сына на “акеду”. (Имеется в виду “акеда”, подобная той, которой подвергся Ицхак во время “Акедат Ицхак” – “Жертвоприношения Ицхака”.) В “акеде” (от слова лаакод – “связывать”) есть “связывание” и “связываемый”. Отец наш Авраѓам, связал Ицхака, сына его, для того, чтобы в нем, не дай Б-г, не было испорченности. Также я хочу, чтобы моя “акеда” была такой, как угодно Всевышнему.
Папа расплакался. Я не знал от чего и заплакал тоже. После этого отец выучил со мной, рядом с открытым арон ѓакодешем половину главы “Игерет ѓакодеш”, начинающуюся словами: “Препоясала силой чресла ее…”, обратился ко мне и произнес: “Пред святыми отцами я хочу заключить с тобой завет”. Отец поставил меня напротив себя, возложил на меня свои святые руки и сказал: “С сегодняшнего дня я передаю в твои руки ведение общих вопросов, связанных с материальным и духовным”, – и объяснил мне подробно идею самопожертвования.
После этого отец мой вошел в оѓель, а я остался в синагоге и говорил Теѓилим. Услышав произнесение Теѓилим в великих рыданиях моим отцом, я растерялся и заплакал. В этом время отец открыл дверь и велел мне войти в оѓель.
– Войди, – сказал мне отец, – и отец мой – твой дед, Ребе Маѓараш, и дед мой, Ребе Цемах-Цедек благословят тебя.
Ужас пал на меня, и в первое мгновение я стоял, как окаменевший, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Когда я пришел в себя и вошел в оѓель, отец зажег семьдесят две масляные лампадки, взял меня за руку и приблизил в пределы четырех локтей от святых могил. Там он возложил руки свои на мою голову и благословил меня. Слыша глубокий сердечный плач моего отца и видя слезы, которые стекали из глаз его на пол, пробудился я до глубины своего сердца.
Когда Седьмой Любавичский Ребе Менахем-Мендл рассказывал эту историю на фарбренгене 12-го тамуза 5718 года, в завершении ее он сказал:
– Это было началом назначения на “несиут” (руководство еврейским народом), которое Ребе Шолом-Дов-Бер передал в тот день моему учителю, моему тестю, Ребе, насколько только возможен “несиут” при жизни предыдущего “наси” в этом мире.
На фарбренгене 10-го швата 5711 года Ребе рассказывал:
– Когда моему учителю, моему тестю, Ребе, было пятнадцать лет, Ребе Шолом-Дов-Бер назначил его своим секретарем по ведению общих вопросов. На некоторый съезд раввинов, состоявшийся тогда, Ребе Шолом-Дов-Бер прислал моего учителя, моего тестя, Ребе, в качестве своего представителя. Поскольку Ребе был тогда молод, ему было всего пятнадцать лет, Ребе Шолом-Дов-Бер отправил вместе с ним р. Шмуэля-Бецалеля. Р. Шмуэль-Бецалель был очень умным евреем. Однако, Ребе Шолом-Дов-Бер заметил ему, что несмотря на то, что он его отправляет в эту поездку, – ему необходимо знать, что чем менее он будет вмешиваться в действия Ребе Раяца, тем будет правильнее.
