Рассказывают, что однажды легендарный Бердичевский Ребе, раби Леви-Ицхак, пытался затащить одного еврея в синагогу. Но тот так торопился по своим делам, что только успел крикнуть на бегу: «Парносе, Ребе, парносе!» В смысле: «Извините, Ребе – дела! Бизнес не ждет!». На что Бердичевский Ребе резонно возразил:
– А почему ты уверен, что твоя «парноса» – твой успех, поджидает тебя нам, куда так торопишься? Может быть, удача в противоположной стороне, и ты только убегаешь от нее? А может быть, твой бизнес никуда не денется, если ты зайдешь на полчаса помолиться в синагогу. И даже наоборот.
Признаемся: вся наша жизнь – это бесконечная суета сует: мы все куда-то спешим, так что порой нет времени, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Конечно, у нас есть особой день: шабат – святая суббота. Но, во-первых, он тоже наполнен «делами», только святыми. Кроме того, в шабат мы вообще должны на время забыть обо всех наших будничных делах и заботах, как будто все проблемы разрешились сами собой. Правда, по окончании шабата они почему-то все неожиданно возвращаются назад. А во-вторых…
В нашем рассказе очередной раз упоминаются т. н. «города-убежища» (арей миклат). Звучит многообещающе, однако несмотря на название, в реальности эти города были связаны с трагическими событиями. Если один еврей невольно оказался виновным в гибели другого (на современном языке: «убийство по неосторожности»), то он мог скрыться от «кровного мстителя» в одном из таких городов, как сказано (19:2): «Отдели себе три города-убежища среди земли твоей, которую Г-сподь, Б-г твой, дает тебе для владения ею».
Но и это убежище было временным: в дальнейшем его ожидал суд, который и выносил окончательный приговор. Часто наказанием становилось изгнание в тот же город-убежище, но на этот раз на «постоянной основе» – до смены первосвященника, как сказано (35:25): «…И должна возвратить его община в город убежища его, куда он убежал, чтоб он жил там до смерти великого священника, которого помазали священным елеем».
Кстати, изгнание (галут) считалось, несмотря на кажущуюся легкость, достаточно суровым наказанием: человек автоматически лишался привычного окружения, он вынужден был оставить насиженное место и искать себе пристанище в чужом месте.
И все же, эти города называются городами убежищами! Но какой смысл, в таком случае, вкладывает традиция в это название?!
Конечно, человек попадал в такой город-убежище не по своей воле, а как мы уже писали, в связи с трагическими событиями, и в качестве наказания. Но при этом община была обязана создать ему там должные условия для проживания: в частности, отправить туда вместе с ним его учителя и наставника, чтобы он мог постоянно заниматься Торой! Но главное – там у него была возможность разобраться в своей жизни и глубоко раскаяться.
Вспомним наших великих учителей: 6-го Любавичского Ребе р. Йосефа-Ицхака (РАЯЦ, 1880–1950) и отца нашего Ребе – раби Леви-Ицхака Шнеерсона (1878–1944). Обоим пришлось пережить арест и ссылку: Ребе РАЯЦ провел около десяти дней в Костроме, а раби Леви-Ицхак был сослан в местечко Чиили (сегодня: Шеили, Казахстан), а закончил свой земной путь в Алма-Ате. Очевидно, что оба праведника если и были в чем-то «виноваты» – то лишь в том, что с риском для жизни распространяли среди советских евреев Тору и еврейскую традицию в условиях сталинского режима.
И тем не менее, города, куда они были сосланы советской властью, они тоже называли «городами-убежищами» (арей миклат)! Дело в том, что в случае с нашими великими учителями, эти города действительно стали символическим «убежищем», но не столько для них самих, сколько для… Торы и традиции: ведь благодаря их усилиям и самоотверженному служению, еврейская традиция смогла сохраниться даже выжить в условиях советского тоталитарного режима, чтобы потом чудесным образом возродиться уже в наше время!
