Все началось с одной встречи в Рамалле. Это была обычная поездка в рамках народной дипломатии с разрешением от Израиля и под охраной палестинской полиции. Мы проезжали заборы с железной проволокой, блокпост, где как раз накануне была застрелена девушка с ножом «при попытке…». Нас встречали представители из комитета по взаимодействию с израильским обществом, и там я увидела приятную русскоязычную женщину, которая переводила и помогала, объясняла и вела экскурсию. Это была Светлана.

Мне уже тогда стало интересно, как живут бывшие соотечественницы в автономии и какую тень отбрасывает на их жизнь наш вечный ближневосточный конфликт.

Я начала искать этих женщин в «Фейсбуке» и среди знакомых, многим написала, кто-то соглашался со мной беседовать, кто-то отказывался. Их страхи были из области «а как вы будете писать о палестинцах?» и «к нам тут приезжали с РТР, и мы потом услышали совсем не то, что говорили». Мой интерес был подогрет и статьей в «ХаАрец», в которой журналистка Лиза Розовская написала о женщинах, живущих в Газе. Это, безусловно, более драматично, но не менее интересно говорить с теми, кто живет в 15 минутах езды от Иерусалима, а знаем мы о них столько же, сколько о живущих на Северном полюсе.

Мы не беседовали о политике специально, но политика, конечно, вторглась в нашу беседу, потому что и они, и мы живем в ее тени.

Из Газы в Рамаллу. Светлана

Светлана Вахби родилась и выросла в Украине, в Кировограде. Затем переехала в Ташкент, поступила там в институт иностранных языков и встретила Мухаммеда (он из Ливана, из семьи палестинских беженцев), который как раз тогда писал диссертацию. Занимался проблемами энергетики, писал работу о Чернобыльской АЭС. Поженившись, пара переехала в Тунис, где Мухаммеду предложили работу. Соглашения в Осло изменили их жизнь, Мухаммеда пригласили на работу в Газе, в министерстве энергетики, и он привез Светлану туда. Так в 1996 году она оказалась в секторе Газа, о котором знала очень мало.

«Да, я пережила некий шок, приехав туда. До переноса в Газу правительства там не было даже нормальных дорог, тротуаров, но Газа стала развиваться. У нас тогда было много надежд и планов».

– Скажите, а как относились тогда к женщине в Газе? И как восприняли вас родители и родственники Мухаммеда?

– Это была нормальная семья. Отец, помню, говорил: «Она иностранка, вы должны ее уважать». Да, они верующие мусульмане, но меня не заставляли носить платок. В Газе у всех все по-разному. Конечно, есть семьи, где женщины в хиджабах идут купаться в море, а с приходом к власти ХАМАСа все вообще ужесточилось. Если пройти по улице, можно заметить, что продавцы – мужчины, женщин не видно. Раньше можно было увидеть женщин и в короткой юбке, и без платка. Я не надевала платок, и ко мне могли подойти на улице и спросить об этом. Но я говорила, что иностранка или христианка, и они отходили.

– Что еще изменилось с приходом к власти ХАМАСа?

– Многое изменилось. Приведу пример: дети моей знакомой ходили на занятия в мечеть недалеко от дома. Однажды пришли домой и сказали: «Больше мы туда не пойдем. Там не Кораном занимаются». Чем дальше, тем сложнее стало выезжать из Газы и возвращаться. Накануне нашего отъезда на КПП охранник мне заявил: «Это исламское государство!» Промывание мозгов шло постоянно.

Начались проблемы с электричеством. Его не было по 14 часов, и в некоторых домах жильцы стали покупать генераторы. Когда разбомбили часть электростанции, стало совсем плохо. Электричество, а значит и вода – по несколько часов в день, если в доме нет генератора. С водой вообще все очень плохо – из-под крана ее пить нельзя, в нашем здании были огромные баки, воду привозили и заливали. Вы представляете, сколько нужно воды? Помню, когда я приезжала в Израиль и останавливалась в гостинице, принимала душ и не верила своему счастью.

…Никто не мог понять, рассказывала Светлана, как люди пришли к этому противостоянию. Вот совсем недавно они выезжали в Израиль, общались с друзьями, свободно возвращались домой. Но когда уезжать из Газы стало практически невозможно, а находиться там – опасно, пережив военные операции в 2006, 2008, 2012 годах, семья решила бежать из Газы, и это произошло во время операции 2014 года «Нерушимая скала».

«Как жить, если над головой летают F-16?  Мы жили в 500 метрах от моря. Впереди пустырь, и его ХАМАС стал использовать для тренировок. Израиль узнал, что там роют тоннели. Прятаться нам было негде».

Они взяли чемоданы и уехали на такси к границе. Там было столпотворение, но удалось выбраться через Египет, оставив все в Газе.

Светлана всегда работала – в американской школе в Газе, а муж был советником министра по энергетике. Сотрудничал с израильскими специалистами.

Сейчас в Рамалле самая большая ее проблема – документы.  В свое время она получила ID, где сказано, что она зарегистрирована в Газе. Она до сих пор никак не может получить регистрацию на Западном берегу, а это означает, что ей очень сложно получать разрешение на выезд в Израиль. За границу она летает только через Иорданию, но и там разрешения на выезд приходится ждать сутками. Она говорит, что таких, убежавших от войны из Газы, – около 3000 человек. «А некоторые женщины и по 20 лет ждут ID и живут без документов». Ее муж может путешествовать по ливанскому документу (Travell document).

«Дети играли в похороны». Елена

Елена Рабах живет в городе Халхуль, недалеко от Хеврона. Студентка из Волгограда, она познакомилась там со своим будущим мужем Нидалем, он учился и работал врачом. В 1999 году они решили уехать. «Он очень порядочный человек, сразу же мне все прямо сказал, что будет жить с родителями, в своем городе, мама старенькая, и если я пойду на это, то тогда все получится».

Вряд ли Елена понимала тогда, что на семь лет окажется отрезанной от своих родителей – долго ждала документы, которые бы позволили ей выехать из ПА. То есть уехать она бы смогла, а вернуться к семье – нет.

«Если бы я тогда уехала обратно в Россию, семья бы распалась. И я решила ждать, как декабристка. Родители ужасно перенесли это. Они не верили, что так может быть. Их представления об Израиле перевернулись. Дети были отрезаны от бабушки и дедушки.

В 2000 году началась интифада. Муж не мог найти работу, не было денег. Мы снимали квартиру, дети были маленькими.… В 2002 году города были отрезаны друг от друга, мы не могли выйти на улицу, на улицах лежали огромные блоки, везде танки, солдаты стояли на вышках с автоматами, и тут я начала рожать дочку. Мы перелезали через какие-то камни, преграждавшие улицу, у меня отошли воды, и так меня тащили в больницу».

 – Как старшие дети (они тогда были маленькими) относились к тому, что видели?

– Они видели похороны, ну, вы знаете, когда по улицам несли мертвые тела. И потом играли в это дома. Клали куколок на полотенчики и говорили: «Аллах акбар». До сих пор помню. Нельзя было выходить, у нас был комендантский час. Это было ужасно. Мы видели много боли. Сейчас дети учатся в университетах – в Вифлееме и в университете около Иерусалима. Нет, они понимают, что политика – это одно, а люди – другое. Мы ведь бывали в Израиле с детьми, встречали много хороших людей. Общались, и это многое им дало. Слава богу, мы всегда общались и с русскими, и с евреями, в нашей семье вообще нет разговоров о том, кто какой национальности…

Светлана тоже училась и работала с первых же дней жизни в автономии. Она закончила косметические курсы и сразу начала работать в салоне. Дружит больше с русскими, но говорит, что в ее салоне бывают все. Есть и смешанные пары – палестино-еврейские. «Все общаемся, никаких проблем».

«Мы боялись». Марина

Марина Тавиль училась в Первом медицинском институте в Ленинграде, и там же учился ее будущий муж Назим. У него – аспирантура, у нее – ординатура.  Она работала в кардиореанимации, а затем вернулась в родной Псков на работу в областной больнице. Назим заканчивал аспирантуру, он эндокринолог, и в 1990-х стало ясно, что ему нужно возвращаться в Палестину. У пары уже было двое сыновей.

«Вы помните 90-е годы в России? Когда перестали платить зарплату? Мне даже расчета не выдали. Я тогда решила, что заберу младшего сына и уеду, а старший пока доучится в Суворовском училище».

Ее путь лежал через Иорданию, где три месяца она с ребенком ждала разрешения на воссоединение с мужем. Учила арабский. Но, когда приехала и наконец устроилась на работу помощником врача, с больными объяснялась рисунками – слов не хватало. Медиков при этом в Рамалле ценили, и скоро она уже работала в приемном покое больницы. Марина – христианка, муж – мусульманин. Никто не заставляет ее ходить в закрытой одежде и в платке, но, говорит, «сама люблю длинные рукава». «Навязывали ли мне религию? Нет. Отец моего мужа – коммунист, мама – мусульманка, но родственники очень хорошие. Здесь все по договоренности. Мы с мужем так договорились – мне ничего не навязывалось».

– Как вы переживали обострения конфликта?

– Мы очень боялись обстрелов. В 2001 году и стреляли, и по улицам ходили патрули, солдаты постоянно проверяли, нет ли посторонних в доме. Помню, когда они пришли, младший, ему было 12 лет, стоял, как статуя, боялся пошевелиться. И еще важно, чтобы собака не гавкала. Ну, страшно, они в бронежилетах, касках. И в клинику тоже приходили, и в школы.

Было много пострадавших от резиновых пуль, были попадания в лицо, это очень тяжело, я как врач все это видела.

Три года назад к нам домой тоже пришли. У нас частный дом, остался от родителей Назима. Солдаты сломали две двери, хотя я предлагала ключи…

– Чем это объясняли? Искали террористов?

– Объясняли тем, что у нас кто-то скрывается. Никого, конечно, не было, и почему они не взяли ключи?

– После всех прожитых здесь лет, есть ли у вас надежда на мирные решения, возможно ли это?

– Здесь очень много погибших. Много калек. Это порождает ненависть. Брат не будет нормально относиться к убийцам брата. Посмотрите на эту историю в Иерусалиме, где людей пытаются выгнать из домов. Посмотрите, что делают поселенцы. Конечно, хотелось бы мира, и чтобы дети были в безопасности…

– А где сейчас ваши сыновья?

– Они учились на Кипре и остались там. Нет, они не собираются жить здесь. Здесь нет работы. Недавно я приглашала домой плиточника, он работает с сыном. Сын – дипломированный инженер, но не может найти здесь работу. Ее просто нет.

– Но ведь многие работают в Израиле?

– Это сложно.  Надо проходить КПП – там огромные очереди, а если кому-то что-то не понравится, много проблем.

В отличие от моих предыдущих собеседниц, Марина говорила жестко, рассказывала о том, как Израиль расширяет буферную зону, отрезая людей друг от друга или дома от оливковых рощ, что не дает возможность палестинцам собирать оливки. Стена может разделить и семьи, которые живут кланами. В том, что она говорила, были безусловно элементы пропаганды, но были и бесспорные факты.  Знает ли она и другие мои собеседницы израильский нарратив? Судя по всему, не хотят знать, как и наши граждане отворачиваются от их опыта и их представлений. Это две разные системы объяснений происходящего.

Марине нравится ее дом и сад, они с мужем работают в своей частной клинике, а когда она бывает в Израиле, не чувствует никакого напряжения и ненависти. Хотя два года она не выезжала никуда из-за пандемии и прививок.  На Западном берегу, считает Марина, хорошая медицина, консультироваться приезжают и из Иерусалима. «К нам пациенты приезжают из Израиля делать анализы, потому что у нас дешевле. У нас 200 шекелей – у вас 800. Конечно, у нас здесь совсем другие зарплаты».

Что еще я поняла из разговоров с женщинами? Они не будут делиться своими семейными проблемами, но, конечно, не все семейные истории безоблачны. В ПА приезжают молодые женщины, и иногда все заканчивается разводом. У многих трудности с документами, они не могут выехать из автономии или должны уехать навсегда. Кто-то сталкивается и с многоженством – а для женщин из России или Украины это шок. «Но две-три жены все же редкость», – считает Марина. Чтобы не было проблем в семьях, некоторые вынуждены надевать платок и закрытую одежду. Но все, кто этого хочет, работают. Вот только с четырьмя-пятью детьми не очень поработаешь. Любимые профессии – косметолог, продавец, парикмахер. Некоторые преподают русский или английский.

И еще один важный момент. С одной стороны, связи с Россией здесь постоянны, при первой же возможности они едут к родным в Россию. В ПА активно работает «Общество российских соотечественников». Думаю, что их политическое влияние достаточно сильно.

С другой стороны, здесь, в среде тех, кто хочет разговаривать с Израилем (а их, по утверждениям наших собеседников, в Рамалле немало), любят «русских» именно из-за жен и подруг детей. А еще у многих – ностальгические воспоминания о советско-российских университетах. По-моему, это сближает и дает еще один шанс на понимание. Каждый шаг важен.

Алла Борисова Источник: «Детали», Orbita.co.il

Фото в тексте: семейные архивы.

Заглавное фото к статье: Михаль Фаталь